Сергей Ульев

Глава 8

Денщик на ночь

День был в самом разгаре. Стояла невыносимая жара. Ржевский лениво покачивался в седле, думая о Сонечке.

«Сонечка, — думал Ржевский. — Волосы, глаза, губы, шея. Плечи, грудь, талия, бедра...»

Мундир на поручике давно высох, но грязь запеклась в виде замысловатых разводов. Сознавая свой весьма неприглядный для гусара вид, Ржевский ехал домой кружными путями, направляя коня под тень деревьев, прижимаясь к заборам. До дома Авдотьи Ильиничны, где он снимал комнату, оставалось рукой подать, когда за поворотом поручик вдруг наткнулся на ротмистра Лейкина. Тот ехал в сопровождении неизвестного молодого гусара.

— А, поручик, — обрадовался Лейкин, завидев Ржевского. -Чего это вы руку к голове прикладываете? Пальцем у виска покрутить захотелось?

— Честь отдаю, господин ротмистр, — буркнул Ржевский, слегка обидевшись.

— Ах честь, — язвительно протянул ротмистр, обдавая его густыми парами, которые могли выбить из седла кого угодно. Но только не гусара. — Где же ваш головной убор, поручик? Кивер ваш где? В ломбард заложили? пропили?

Ржевский пощупал макушку. И цыкнул зубом. Кивера не было! Должно быть, он оставил его под кустом ежевики, когда высматривал в подзорную трубу Сонечку.

— И вообще, поручик — продолжал глумиться пьяный Лейкин, — вы выглядете так, как-будто вас долго били под Полтавой.

Рассвирепев, Ржевский втянул полной грудью изрыгаемый ротмистром воздух, и, подобрев от ударившего в голову хмеля, философски заметил:

— Вы тоже, господин ротмистр, небось, не бургундским баловались.

Ротмистр Лейкин от этого замечания сразу как-то сник и погрустнел.

— Сивуха, какое там, к лешему, бургундское, — поведал он, рассеянно почесывая пятерней в гриве у лошади. — Здесь не Париж и даже, скажу вам откровенно, не Санкт-Петербург. Одна надежда — на французов. Как полезут на нас через Неман, будет нам повод в Париж прогуляться. Там уж мы с вами свое возьмем. Если не убьют, конечно.

— «Кто остался жив, тому честь и слава!» — неожиданно процетировал спутник Лейкина, державшийся до этого поодаль.

Поручик пригляделся, и на его лице от уха до уха расплылась сладчайшая улыбка:

— Мое почтение, Клавдия Васильевна.

— Вы что такое себе позволяете, поручик! — вскипел Лейкин, подскочив в седле. — Это мой новый денщик. Мы с ним прогуливаемся, а тут вы, понимаете ли, выезжаете из-за угла с вашей похабной фасьяль, если не сказать — с мордой. И строете черт-те какие предположения. Что за глупые намеки!

Поручик молча улыбался. Слова ротмистра его ничуть не трогали. «Где бы мне раздобыть такого денщика на сегодняшнюю ночь?» — думал он, хитро поглядывая на гусара, у которого доломан едва не трещал по швам, откровенно топорщась на груди.

— Вы думаете, я совсем спятил, чтобы обрядить бабу в военный мундир?! — продолжал орать ротмистр. — За кого вы меня принимаете?

— За ротмистра Семена Петровича Лейкина.

— Да, это я. Не буду спорить, Лейкин Семен Петрович — это я. Но зарубите себе на носу, поручик, фамилия Лейкин и садовая лейка — не имеют ничего общего! Лейкин — от слова «лить». Лить пушки, ядра, пули...

— Воду, — подсказал Ржевский.

— Да, воду, сталь, чугун. Проливать кровь. Разливать водку.

— Ты пьян, Петрович, — ласково проговорила Клавдия Васильевна. — Поехали, а? «Где тревога, туда и дорога, где ура — туда и пора».

— Молчи, дура! «Надлежит, чтобы войска предводителя своего разумели».

— «Неприятелю время давать не должно», — возразила она.

— А кто здесь неприятель? — удивился Лейкин. — Поручик Ржевский, чтоб ты знала, мой первый друг во всем эскадроне. Ведь так, поручик?

— Гусар гусару — брат, — тепло проговорил Ржевский.

— Гусар гусару глаз не выколет, — подхватил ротмистр.

— Если только по пьяному делу или на дуэли.

— «Искренность отношений, правда в общении — вот дружба», — заулыбалась Клавдия Васильевна.

— Молчи дура! — оборвал Лейкин. — Научил тебя на свою голову суворовским маразмам. Будешь теперь цитировать до посинения.

— Сами вы дурак, — обиделась женщина. — И нос у вас синий.

Ударив лошадь по бокам, она поскакала прочь.

— Мда-а, поручик, — пробормотал Лейкин, удрученно глядя ей вслед. — Наверное, я и в самом деле спятил, но посмотрите, как она соблазнительно выглядит в гусарском мундире.

— Хороша, — кивнул Ржевский. — А без него и подавно.

— Что-о-о? А вы откуда знаете?

— Предполагаю.

У Лейкина отлегло от сердца. Он ухмыльнулся.

— А я вот располагаю. Хоть и не Господь Бог. Эх, догоню, прощенье вымолю... — он развернул коня. — А что касается вашего кивера, поручик, завтра же вы должны предъявить его вахмистру Глотову. Ищите где хотите, а чтоб был.

— Ну вот, дружба дружбой, а портянки врозь, — проворчал Ржевский.

— И подзорную трубу мою отдайте. У вас еще от голых девок в глазах не двоится?

— Никак нет.

— Завидую я вашему бинокулярному зрению, поручик. Я вот смотрю вслед Клавдии Васильевне — и уже не могу разобрать, где она, а где лошадь.

— Лошадь снизу, а она сверху. Если б было наоборот, господин ротмистр, они бы так далеко не ускакали.

— Ржевский, вы меня утомили.