Сергей Ульев

Глава 7

Водяной

На берегу появилась Антонида Степановна — упитанная дама средних лет в простом белом платье и большом чепце, повязанном розовой лентой.

— Доченька моя, где ты?

— Я здесь, маменька.

— Да где же? — Антонида Степановна в растерянности озиралась по сторонам.

— За кустом, маменька.

— Господи! Что случилось?

— Ах, не приближайтесь.

— Да что ты там делаешь, скажи на милость?

— Живот прихватило.

— Ох, Боже мой! Неужто с блинчиков?

— Не знаю, м-маменька...

Сонечке становилось прохладно сидеть в тени. Но и выйти к матери в своем мокром виде она никак не могла решиться.

— Тебя, никак, лихорадит, доченька? Температура подскочила?

— Нет, нет. Просто устала.

— Устала? А давно ты там сидишь?

— С тех пор, как вы меня окликать стали.

— Бедный ребенок, — расстроилась Антонида Степановна. — Я помню, два года назад баба Мотя на масленницу блинами объелась. У нее в животе все так скрючило — не знала, что делать. Побежала в церковь грехи замаливать. А там уж ей совсем невмоготу стало. Она совсем очумела и на колокольню полезла. Почти до самого верха добралась, да не удержалась. И прямо на голову отцу Никодиму свалилась. Он, сивый мерин, внизу стоял — подглядывал. Бабка насмерть расшиблась и попа покалечила. Он после этого случая умом тронулся, обрился наголо и в отшельники подался. Говорят, до сей поры где-то неподалеку в наших лесах бродит. Помнишь эту историю, дочка?

— Ступайте, маменька, — взмолилась Сонечка, не в силах больше сносить порывы ветра, который все крепче сжимал ее в своих холодных объятиях. — Я вас догоню.

— Так ты слушай. Знаешь, что мне нынче приснилось? Я как с тобой про живот заговорила, сразу вспомнила. Баба Мотя, покойница! Вижу, сидит она на печи и блины жрет. Я ей говорю: «Моть, ты уж померла давно, а всё блины наворачиваешь. Угомонись!» А она мне: «А ты попробуй, Тося, какие они вку-у-сные». И руки ко мне тянет. А вместо пальцев у ней — блины свернутые. И масло из них течет. Жуть!

И только она эти слова произнесла, как из пруда с шумом и брызгами высплеснулось облепленное тиной и водорослями чудовище.

— Водяной! — завизжала от страха Антонида Степановна.

— Уф, уф, — отдуваясь и отплевываясь, стонало чудовище, выбираясь на берег.

Приблизившись к Антониде Степановне, «водяной» сплюнул и состроил мину.

— Ну чего вы орете? Я же не утопленник. Можете меня пощупать.

Но она не унималась. Сонечка стала ее уговаривать:

— Маменька, не бойтесь, не кричите.

Антонида Степановна, выпучив на Ржевского глаза, продолжала орать:

— Чур меня! Чур! Пропади, сгинь!

— Да пощупайте же меня, мадам.

«Водяной» протянул к ней руку, отчего она завопила с еще большим воодушевлением.

— Ну, ладно, не хотите меня щупать, давайте я вас пощупаю, — и он ущипнул Антониду Степановну за ляжку.

От прикосновения этих холодных пальцев она несколько пришла в себя.

— Кто вы, сударь?

— Имею честь, поручик Ржевский!

— Рже... — слабо взмахнув руками, Антонида Степановна свалилась в обморок.

Поручик подхватил Сонечку на руки.

— Так, значит, вы — Ржевский? — спросила она.

— Собственной персоной.

— Что вы собираетесь со мной делать?

— Пока ничего. Но если вы не против...

Со стороны дома донесся собачий лай.

— Вы держите собак?

— Да, и они очень злые.

— А что это за чудо с ружьем там вдали бежит?

— Это мой папенька.

— Черт возьми! Пожалуй, мне пора. Надеюсь, мы еще вернемся к нашему разговору.