Сергей Ульев

Глава 10

Русский человек на рандеву

В чулане Ржевский разжился пыльными штанами темного цвета, холщевой рубахой с поясом, дырявым халатом, шарфом, в нескольких местах изъеденным молью, соломенной шляпой и драными лаптями. Напялив все это на себя, он прихватил стоявший в углу костыль и спустился вниз. В таком виде он мог бы спокойно провести остаток дня (если не всю жизнь) на паперти и неплохо заработать. Но поручик не собирался просить милостыню. Его цель была куда более благородной: он хотел вернуть себе кивер, забытый в саду у Сонечки.

До нужного дома Ржевский добрался без особых приключений. Попадавшиеся навстречу прохожие сторонились сгорбленного старика в надвинутой по самые брови шляпе, хрипло кашляющего в намотанный до самого носа шарф и делающего страшные глаза всякий раз, когда кому-либо вдруг приходило в голову встретиться с ним взглядом.

У ограды Ржевский огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, перемахнул в сад. Снова осмотрелся и прислушался. Не заметив ничего подозрительного, осторожно двинулся вперед, к пруду.

Ему не сразу удалось отыскать куст, из-за которого он не так давно выслеживал Сонечку.

— Насажали ежевики, — ворчал он, обследуя один куст за другим. — Чтоб вас пропоносило!

Наконец, кивер нашелся. Ржевский любовно провел ладонью по торчавшему стрелой перу, с трудом подавив желание выкинуть к чертям собачьим соломенную шляпу, что была у него на голове, и надеть вместо нее гусарскую фуражку.

— При кивере и в лаптях, — усмехнулся он. — Хорош бы был вояка!

Неожиданно неподалеку раздались голоса. Поручик притаился и вскоре увидел Сонечку в компании некоего молодого человека в очках. Они направлялись через сад к пруду. Молодой человек был весь багровый, как будто лицо его обмакнули в ведро с красной краской. Заикаясь и заламывая руки, он горячо твердил:

— Софья Андреевна, подождите. Не исчезайте, умоляю. Выслушайте.

— Я слушаю, слушаю, — строго отвечала девушка, не поворачивая головы.

— К чему ваши сомнения, Софья Андреевна, ведь вы же знаете, как я вас... я вас...

— Что — вы меня? — передразнила Сонечка, внезапно резко остановившись, отчего молодой человек нечаянно налетел на нее и, чтобы устоять на ногах, был вынужден упереться руками ей в грудь.

Сонечка немедленно отвесила ему звонкую пощечину, впрочем, весьма иллюзорную. Но молодой человек все равно жутко побледнел, схватившись за щеку с таким видом, как будто ему только что вырвали зуб.

— Софья Андреевна, — чуть не плача пролепетал он. — Я не хотел. Ваша грудь... я нечаянно. Видит бог! Простите, я не хотел.

— Ах, Петр Григорьевич, Петр Григорьевич, какой вы, однако... Я вас, быть может, за то и ударила, что ничего-то вы не хотите.

— То есть? Как это?

Сонечка с сожалением взглянула на него, глубоко вздохнув.

— Вы, кажется, собирались объясниться со мной? Что же вы? забыли? передумали? Или мы будем опять учить спряжения каких-то там ваших дурацких глаголов? Вы в самом деле передумали со мной объясняться?

— Да... то есть... нет. Нет! — Молодой человек засуетился, стал извиваться угрем, теребить руками сюртук. — Я, Софья Андреевна, давно... вы же сами знаете... Я, как вас увидел, так сразу... В грудной клетке, знаете ли, что-то такое екнуло... сам даже не пойму... Вы, как на меня взглянете, так я... уже всё одним словом...

«Вот он русский человек на рандеву! — досадовал Ржевский, наблюдая за мучениями Сонечкиного ухажера. — Если уж вцепился барышне в фигуру, так не бросай дело посреди дороги, не робей, тяни на себя, не давай опомнится — чтоб у твоей дамы дыханье сперло, в глазах зарябило, а в голове одна страсть да любовь осталась. Эх, Петя, меня бы на твое место! Жаль, я не при параде.»

— Софья Андреевна, вы бы знали, какие у вас глаза, Софья Андреевна, — бормотал Петр Григорьевич, глядя себе под ноги. — Они у вас, как... как...

— Ну? — с придыханием произнесла Сонечка, подходя к нему вплотную. — Продолжайте, что же вы замолчали.

— Глаза у вас, такие красивые и большие-большие, как... как...

— Как у лошади! — не выдержав, подсказал из-за кустов поручик, а разволновавшийся молодой человек, уже почти ничего не соображая, радостно подхватил: — Как у лошади, Софья Андреевна.

— Спасибо...

Она не слышала ничего. Ее туманный вгзляд был прикован к его трясущимся губам. Она вдруг порывисто обхватило его руками за шею.

— Скажите откровенно, Петр Григорьевич, вы могли бы ради меня прыгнуть в пруд?

— Конечно!

— Прямо в одежде?

— Хоть сейчас! — Он рванулся из ее объятий, но она не пустила.

— Вы любите меня, Петр Григорьевич?

— Я? Нет... то есть... да. Да! Как вы догадались? Я ведь ни словом...

Он продолжал что-то лепетать, вперив свой взгляд куда-то за облака. Но Сонечка опять его не слушала, занятая своими собственными фантазиями.

— Поцелуй меня, Петя, — по-семейному просто попросила она, закрыв глаза и запрокинув голову.

Молодой человек вздрогнул, судорожно сглотнул застрявшую в горле слюну и воровато огляделся по сторонам. Медленно сгибая колени, он потянулся сложенными в трубочку губами к лицу девушки. Судя по всему, он метил ей куда-то под нос.

— Ну? — шепнула она, не открывая глаз.

— Угу-м, — ответил он и, крепко зажмурившись, чмокнул ее в подбородок.

При виде этой целомудренной картины у поручика Ржевского сдали нервы. Забыв о том, что он одет, как последний оборванец, Ржевский выскочил из-за кустов. В два прыжка оказавшись возле влюбленной пары, он отпихнул горе-любовника в сторону.

— Не умеешь — не берись! — Он сунул в руки оторопевшему Петру Григорьевичу свой кивер. — На вот лучше подержи, — и, обняв Сонечку, страстно впился губами в ее влажные уста.

От неожиданности Сонечка даже не подумала сопротивляться. Она замерла в руках поручика, как тряпичная кукла. Еще мгновение — и они оказались на траве.

Тут уж Петра Григорьевича прорвало.

— Как это понимать, сударь?! — возопил он. — Кто вас научил такому обращению с женским полом?

— Тяжелое детство. Когда я был мальчиком, у меня было слишком много девочек.

— Это возмутительно! — схватив поручика за ногу, Петр Григорьевич попытался оттащить его от девушки. — Немедленно слезьте с Софьи Андреевны! Я прошу, я требую...

— Петр Григорьевич, уйдите, — проворковала Сонечка, разомлев в объятиях поручика. — Как вам не совестно подглядывать.

— Опомнитесь, Софья Андреевна! Опомнитесь, заклинаю вас, пока не поздно. Взгляните, кого вы пригрели у себя на груди. Это же мужик! В лаптях, немытый, нечесанный. Он ничего не смыслит ни в грамматике, ни в поэзии. Зачем он вам?

— Я тебе потом объясню, блаженный, — огрызнулся Ржевский, развязывая шнурок, стягивавший ворот на платье девушки.

— К чему весь этот странный маскарад? — шепнула Сонечка.

— Милая, ради одного вашего взгляда я мог бы вырядиться хоть папой римским. У вас такие прелестные глаза.

— Да они у нее, как у лошади! — взвизгнул Петр Григорьевич, от ярости подпрыгнув на месте. — Зачем вам, простому мужику, эта культурная барышня?! Бросьте ее, христом богом молю! Кесарю — кесарево, а мужику — баба.

— Уймитесь, любезный, пока не поздно! — рявкнул на него Ржевский, с трудом отлепив свои губы от девичьего плеча. — Я не вступаю в переговоры с евнухами.

— Так и знайте, Софья Андреевна, — мстительным тоном заявил Петр Григорьевич, — я теперь же иду к вашей maman. И я молчать не буду. Все расскажу, все опишу в деталях. Да-с! В мельчайших подробностях.

— Пошел вон, губошлеп нецелованный! — крикнул Ржевский.

— Нет, это невыносимо! — воскликнула Сонечка. — Пустите! — Она вырвалась из рук поручика и проворно вскочила на ноги. — Убирайтесь, Петр Григорьевич! Я ждала от вас высокой любви, а вы можете только ябедничать. Это из-за вас я чуть было не погубила свою честь в двух шагах от родительского дома. Ступайте прочь, безногий муравей!

Петр Григорьевич попятился, споткнулся и сел задом на траву.

— Успокойтесь, душа моя, — Ржевский попытался опять привлечь девушку к себе, но получил оглушительную затрещину.

— Вон отсюда, нахал, разбойник! Мужик! — закричала Сонечка, спасая свое реноме. Держась спиной к Петру Григорьевичу, она делала поручику глазами отчаянные знаки, дескать, не обижайтесь, это я так, понарошку.

Но разгоряченный поручик принял ее слова за чистую монету.

— Я не мужик, а мужчина, — заявил он. — И полно вздор молоть. Забирайте ваше заумное сокровище, мадемуазель Софи. Любите вы хоть черта — на здоровье!

Он громко сплюнул и, выхватив из рук у Петра Григорьевича свой кивер, пошел не разбирая дороги прочь.

Сонечка с тоскою смотрела ему вслед.

— Софья Андреевна, вы должны меня презирать, — всхлипнул молодой человек.

— Ужасный век, ужасные сердца, — промолвила Сонечка, зашнуровывая ворот платья.

Вдалеке еще слышался хруст веток под ногами взбешенного поручика, но вот все стихло, и Сонечка вдруг подумала, что никто и никогда не целовал ее так, как поручик Ржевский, не бросал ее с размаха на траву, не мял на ней платье, не развязывал на груди шнурок. И представилось ей, что никогда с ней такого уже не случится и самый счастливый ее день безвозвратно канул в Лету. И от этих мыслей ей захотелось сейчас же — именно сейчас, пока не передумала, — лечь животом на рельсы и отдаться первому попавшемуся паровозу.

— Как жаль... — произнесла она.

— Что? — спросил Петр Григорьевич, робко приближаясь к ней.

— Как жаль, что в России нет железных дорог, — простонала она, кусая губы.

— Действительно, жаль, — вздохнул молодой человек, размышляя о своем. Он вдруг подумал, что никого и никогда он не посмеет целовать так, как этот мужик в лаптях; он не будет бросать женщин на траву, мять на них платье и развязывать корсет. И представилось ему, что будет он в таком случае последним дураком.

— Нет! — воскликнул он. — Дудки! — Подхватив с земли прутик, он принялся в упоении сбивать пушистые головки одуванчиков.

— Что вы, Петр Григорьевич? — изумилась Сонечка, отрешившись от стоявшей у нее перед глазами картины надвигающегося паровоза. — Что с вами?

— Я люблю вас, Софья Андреевна! — ответил он, порывисто подхватив ее за талию.