Сергей Ульев

Глава 4

Сливки общества

В одиннадцать вечера бал у Коневских был в самом разгаре. И хотя гостей в доме уже набилось, как сельдей в бочке, к освещенному красочной иллюминацией подъезду прибывали всё новые и новые экипажи. Казалось, весь цвет московской знати собрался здесь, чтобы потрясти телесами, потрепать языки и поглазеть на прелестных дам, коих было несть числа.

У поручика Ржевского разбегались глаза. Он чувствовал себя львом, наткнувшимся на стадо непуганных антилоп. Перед ним кружился калейдоскоп обнаженных рук, голых плеч, гибких шей, плавно переходящих в смелые (если не сказать, вызывающие) декольте; и духи, и шорох платьев, и блестящие глаза, — было от чего потерять голову!

Ржевский с Давыдовым ходили по залам, посматривая на танцующих.

— Здесь, бгатец, самые сливки общества, — говорил Давыдов. — Вон тебе багон де Вилье, а там, гляди, ггаф Куницын шушукается с генегалом Демидовым...

— Это не сливки, Денис, а простокваша! По мне, сливки общества — это хорошенькие женщины.

— Тогда, взгляни, вон впегеди тебе улыбается мадам де Сталь, а возле колонны беседует с каким-то фгантом Элен Безухова. Кгасавица, какие плечи...

— А это что за пташка? — Поручик показал на молоденькую барышню в кисейном платье с розовыми лентами.

— Ггафиня Наташа Гостова.

— Как?

Давыдов сделал в воздухе жест, обозначив букву «р».

— Гостова.

— Ростова, что ли?

— Да. Как танцует, какая ггация!

Ржевский почесал в затылке.

— Ты ее хвалишь или бранишь?

— Хвалю. Кстати, гекомендую.

— От знакомства с такой прелестницей не откажусь. Подождем, как танец кончится... А что это за бочонок отплясывает рядом с ней?

— Ггаф Безухов. Столь же богат, как и толст. Масон, толстовец. Наташе весьма благоволит. Если что, дело будешь иметь с ним.

— При таких-то габаритах — ему ли быть дуэлянтом! — усмехнулся Ржевский.

Пока они перекидывались шутками, танец кончился.

Давыдов представил Ржевского Наташе Ростовой и оставил их наедине.

Опять заиграла музыка.

— Вас можно? — игриво осведомился поручик, обняв Наташу за талию.

Она положила руку ему на плечо.

— Можно.

— А может, сперва потанцуем?

И они закружились в вальсе.

— Обожаю этот танец, — щебетала Наташа. — У меня от него всегда кружится голова. И вообще я очень люблю танцевать. А вы, поручик?

— Вальсировать с вами — одно удовольствие. Вы превосходно танцуете.

Она зарделась.

— Вы находите? Это меня Андрей Болконский научил.

Ржевский слегка нахмурился.

— Ваш учитель танцев?

— Нет, мой жених.

Заметив, как помрачнел поручик, Наташа быстро исправилась:

— Бывший. Бывший жених. Вы не подумайте ничего такого. Мы с ним только целовались.

Она засмеялась.

— Иногда мне кажется, что мы, женщины, только и рождены для того, чтобы танцевать.

— Ну-у, положим, не только для этого, — зашевелил усами поручик.

— Раскрою вам свой маленький секрет. Я ношу на груди медальон с Дюпором.

— Это еще что за птица?

— Вы не слыхали об этом знаменитом французском танцоре?! Ах, как он порхает! какие у него ноги! Красивые, стройные-престройные... Они изображены на медальоне.

— Его ноги?!

— Да.

— И вы носите их на себе? Эти ноги?

— Ну да. А что?

— Да так, ничего.

«Черт побери, — подумал поручик, — отдал бы все на свете, лишь бы поменяться местами с этим французишкой!»

— Вы тоже замечательный партнер, поручик, — сказала Наташа. — У вас, должно быть, большая практика? Я слышала про вас столько пикантных историй... Правда, я ничему не верю... Но вы, наверное, и цыганочку можете?

— Цыганочку-то? Могу, конечно.

— А барыню?

— Запросто!

— А Данилу Купора?

— Это еще что за педик?

Наташа густо покраснела.

— Данила Купор — это такой старинный английский танец.

— А-а, пардон, так вы спрашивали о танцах? Нет, танец сей отплясывать не приходилось.

Музыка смолкла. Но следующий тур они опять танцевали вместе. И это снова был вальс.

— Ой, поручик! — вздрогнула Наташа. — Ваша рука оказалась у меня на попе.

— Не беспокойтесь, сударыня, меня это нисколько не смущает.

— Вы не могли бы поднять?

— Уже!

— Как «уже», когда ваша рука на том же месте!

— Ах, вот вы о чем... Извольте-с.

— Поручик, зачем вы гладите меня по спине?

— Пытаюсь найти ваши груди, сударыня.

— Но ведь они у меня спереди.

— Там я уже искал-с.

— Ах, Ржевский, вы просто несносны! Теперь я не удивляюсь слухам, что у царицы Елизаветы от вас дочка.

— Враки! От меня могут рождаться только гусары.

— А вы вообще любите детей?

— Ну-у, не сказал бы. Но сам процесс обожаю.

— О боже, каков ответ! Неужели всё это правда, что про вас рассказывают?

— А что такое?

— У вас действительно было очень много женщин?

— Целый батальон.

— Но вы хоть кого-нибудь из них любили?

— А как же-с. Бывало, с одной и той же барышней спал и по второму разу, и даже по третьему.

— Ах, я не об этом! Любили ль вы когда-нибудь по-особенному, нежно, пылко, страстно?.. Я не могу подобрать нужного слова...

— Рачком-с?

— Я имею в виду не гастрономию, а чистую любовь.

— После баньки-с?

— Вдохновенную, как музыка!

— А как же, сударыня! На рояле. Чертовски скользкий инструмент!

У Наташи закружилась голова. Но Ржевский не дал ей упасть.

— Я займусь вашим воспитанием, поручик, — заявила она, собравшись с мыслями. — И не спорьте. Вы — такой дикий, потому что ни одна женщина не сумела по-настоящему понять вашу мятущуюся душу.

— Наташенька, сделайте одолжение.

— Перестаньте целовать меня в шею! В вальсе нет такого па.

— Я придумал его специально для вас.

— Какой вы, право, выдумщик!

Сидевшие у колонн старушки глазели по сторонам, оживленно обсуждая танцующих. Пара Ржевского с Наташей Ростовой была в центре всеобщего внимания.

— Знаете, дорогуша, — говорила княгиня Фамустовская, обращаясь к баронессе Мильфугер, — когда графиня Спесивцева разорилась, она была вынуждена продать часть своей мебели. К ней заявился купец. Ему понравился атласный диван. «Простите, — говорит графиня. — Этот диван не продается. Он дорог мне как память».

— Charmant!

— Погодите восхищаться, дорогуша, вы не дослушали. Купец приглядел обеденный стол. «О нет, — возразила графиня. — Этот стол тоже дорог мне как память». Купец потерял терпение: «Ну хотя бы продайте мне люстру!» А графиня в ответ: «Ах, миленький, простите, но поручик Ржевский был таким фантазером!»

Докончив рассказ, княгиня Фамустовская скрипуче рассмеялась. Баронесса Мильфугер осталась при своем постном лице.

— Разве поручик Ржевский умер? — спросила она, приготовившись разрыдаться.

— Что вы, дорогуша! Вон же он танцует с молодой Ростовой.

— Ох, милая моя, вы меня так напугали. За эту минуту я просто поседела.

— Что-то я этого не заметила, — съязвила княгиня, бросив взгляд на ее парик.

Неподалеку от них престарелая маркиза де Капри, дрожа всем телом, прошепелявила на ухо своей подруге-генеральше:

— О, ma chere, как бы я хотела заиметь поручика Ржевского себе в любовники.

— Но позвольте, мать моя, вы же едва держитесь на ногах.

— Да, но лежать-то я еще могу!

И обе дамы радостно захихикали.

После третьего тура Ржевский попытался увести Наташу из зала. Он хотел подыскать укромное местечко, где можно было бы выпустить на волю клокочущую в нем страсть.

Но тут вдруг публика вокруг зашевелилась, заволновалась, все забегали, засуетились, и поручик потерял Наташу в толпе.

— Какого черта! — в сердцах воскликнул Ржевский.

На него зашикали.